«И кроме этого», в то же время думал он: «кто мне мешает самому быть счастливым в любви к женщине, в счастии семейной жизни?» И
юное воображение рисовало ему еще более обворожительную будущность. «Я и жена, которую я люблю так, кàк никто никогда никого не любил на свете, мы всегда живем среди этой спокойной, поэтической деревенской природы, с детьми, может быть, с старухой тёткой; у нас есть наша взаимная любовь, любовь к детям, и мы оба знаем, что наше назначение — добро.
Неточные совпадения
А встретить тебя в самом деле я не хотел бы. Ты в моем
воображении осталась с твоим
юным лицом, с твоими кудрями blond cendré, [пепельного цвета (фр.).] останься такою, ведь и ты, если вспоминаешь обо мне, то помнишь стройного юношу с искрящимся взглядом, с огненной речью, так и помни и не знай, что взгляд потух, что я отяжелел, что морщины прошли по лбу, что давно нет прежнего светлого и оживленного выражения в лице, которое Огарев называл «выражением надежды», да нет и надежд.
Теперь я люблю воспоминание об этом городишке, как любят порой память старого врага. Но, боже мой, как я возненавидел к концу своего пребывания эту затягивающую, как прудовой ил, лишенную живых впечатлений будничную жизнь, высасывавшую энергию, гасившую порывы
юного ума своей безответностью на все живые запросы, погружавшую
воображение в бесплодно — романтическое ленивое созерцание мертвого прошлого.
Распламеняя воспаленное
воображение, тревожа спящие чувства и возбуждая покоящееся сердце, безвременную наводят возмужалость, обманывая
юные чувства в твердости их и заготовляя им дряхлость.
Перед детским
воображением вставали, оживая, образы прошедшего, и в душу веяло величавою грустью и смутным сочувствием к тому, чем жили некогда понурые стены, и романтические тени чужой старины пробегали в
юной душе, как пробегают в ветреный день легкие тени облаков по светлой зелени чистого поля.
Муж ее со дня женитьбы своей не выезжал из усадьбы, — он оделся в грубую свиту, опоясался ремнем, много молился и сокрушенно плакал. Жена ему была утешением: при ней его меньше терзал страх смерти и страх того, что ждет нас после смерти. Марфа Андревна защищала его от гроз
воображения, как защищала от гроз природы, при которых старый боярин падал седою головою в колени
юной жены и стонал: «Защити, защити меня, праведница! При тебе меня божий гнев не ударит».
Но, как бы то ни было, самая мысль составить историю из свода летописей уже замечательна для того времени, когда
юные русские ученые, как все вообще юноши, давая слишком большой простор своему
воображению, отважно заменяли цветами его недостаток фактических сведений.
— Сия картина так сильно впечатлелась в его
юной душе, что он через двадцать лет после того, в кипении страстей, в пламенной деятельности сердца, не мог без особливого радостного движения видеть большой реки, плывущих судов, летающих рыболовов: Волга, родина и беспечная юность тотчас представлялись его
воображению, трогали душу, извлекали слезы.
Этот призрак имеет свое воплощение в лице одного кавказского князя, потерявшего свою
юную дочь, общую любимицу всего института. Но умершая маленькая княжна отнюдь не была похожа на мою гордую маленькую полугрузинку, получеркешенку Нину. Нет, нет! Она была совсем другая. Моя фантазия создала светлый образ героини. Она — дитя моего
воображения, моей творческой силы, дитя пережитого чужого страдания в эту благословенную и грустную-грустную мартовскую ночь!..
Эта отдаленная цель показалась бы для других абсурдом, бредом больного
воображения, до того достижение ее было несбыточно для
юного дворянчика-солдата, без связей и покровительства, без большого состояния, безвестного, неказистого, хилого. Но Суворов чувствовал в себе достаточно сил для того, чтобы добиваться этой, якобы несбыточной, мечты, определил к тому средства, обдумывал программу.
Окруженный легендарной славой грозного атамана разбойников, Ермак был для восторженного, едва вышедшего из
юных лет Максима Яковлевича Строганова почти героем. Он понимал, что сестра могла полюбить именно такого парня, какого рисует себе в
воображении в качестве суженого всякая девушка. Если он не считал сестру парою Ермаку Тимофеевичу, то это только потому, что тот находился под царским гневом.
Зато каких диковинок ни развивала в них красноречивая старушка перед
юным пламенным
воображением своей питомицы!